ЗА ОТБОРНЫМ ЖЕМЧУГОМ
(предисловие к книге Виктора Бирюкова)

Философ Виктор Ильин

Перед нами – произведение необычное. Не от того, что автор не является историком по образованию и профессии, нет; после отыскавшего Трою самоучки Шлимана представления о профессионализме в историографии сильно изменились.

Книга построена на контрасте точного факта (свидетельства очевидцев, ревизские сказки, ландратская перепись и пр.) и беллетристической манеры изложения. Аналогичный подход применялся прежде в исторической романистике (Дюма, Пикуль), однако погоня за фабульностью неизбежно приводила к нарушению пропорции: слово (вымысел) торжествовало над фактом.

Казалось бы, наука не допускает даже гораздо более умеренного использование слова, признавая одни лишь факты. Однако вновь вспомним: ученые мужи непреклонно отрицали историческую достоверность Гомерова слова ровно до того момента, когда Генрих Шлиман доказал обратное, – с фактами в руках!

Виктор Бирюков не ищет древних руин, его задача куда как колоссальнее. Лапидарно: если душа народная упорно не разгадывается в наши дни, ее суть поможет объяснить взгляд в... души далеких предков. Замысел тонок и сложен, но не пуст, ибо на его стороне – сокрытые в тумане тысячелетий детали происхождения русской нации; сами причины сей тайны великой понятны: отсутствие у пращуров письменности, а затем и неоднократное переписывание истории.

«Миф – это история тех времен, когда не умели писать», – утверждал Ренан. Добавим, что гомеровские герои разговаривают языком, которым на самом деле никто и никогда не пользовался. Тем не менее этим языком зафиксирована древнейшая история, пускай и с искажениями!

Выходит, прав Бирюков, когда пытается современной речью реконструировать мысли жителей былых времен? Первая скрипка-то не у самого по себе слова, но у его содержания. Ведь даже один и тот же человек одну и ту же мысль высказывает нередко по-разному: слова другие, а содержание прежнее! Благодаря этому Бирюков получает бонус: давно почившие в бозе герои его выпуклы, оживлены.

На каком же парашюте опускаться нам в исторические бездны? Автор данного труда перебирает столетие за столетием посредством изучения родословных собственных предков, целя в прошлое сквозь многие поколения. Так пластическая реконструкция Герасимова позволяет создать портрет по уцелевшим в гробнице костям. Так ныряльщик спускается за жемчугом по якорной цепи на самое дно.

Безусловно, автор не первый, кто принял вызов Бердяева: «Русская национальная мысль чувствует потребность и долг разгадать загадку России, понять идею России, определить ее задачу и место в мире».

Но, быть может, выросший в русской деревне Виктор Бирюков, трудоголик-аграрий, лучше своих предшественников понимает констатацию Ключевского: «В Европе нет народа менее избалованного и притязательного, приученного меньше ждать от природы и судьбы и более выносливого».

Особо отметим соразмерность, взвешенность суждений автора: будучи патриотом, он не впадает в патриотит, который болезненно не соприкасается с наукой.

Ну-с, какие ж макроуровневые «черепки» извлек Бирюков из-под столетних напластований благодаря своему микроуровневому генеалогическому проникновению? Вот некоторые, весьма убедительные гипотезы:

– отечественная история является «частной историей знати», а посему далеко не полна без массовых исследований родовых историй «простого» люда;

– казачество явно или скрытно хранило верность старообрядчеству по крайней мере до эпохи Николая I («казак-старообрядец – это тавтология», – подмечает автор);

– отечественная ментальность непостижима без осознания дуалистической сущности «четвертого колена» (казачества) как «контрактной армии» и одновременно староверческого противника власти (ярчайший пример – некрасовцы);

– разинщина с пугачевщиной не носили антикрепостнического характера; соответственно и бегство крестьян «на реку» носило преимущественно духовный характер и приняло широкий размах в ходе гонений на старообрядцев;

– феномен «святой Руси» вызван к жизни несравненно более высоким авторитетом православного клира по сравнению с католическим духовенством, чей цинизм привел к Реформации.

И так далее; право же, тут творческих удач не на одну диссертацию хватит, взять хотя бы впервые прозвучавшую в историографии догадку о судьбе стрелецкого населения. Предположу: острота научного зрения Виктора Бирюкова объясняется не только свежестью, незамыленностью его взгляда, но также свободой от рутинных порядков наших научных учреждений.

Особый интерес вызывают этимологические штудии «дипломированного бухгалтера», как называет себя автор. Название родного для Бирюкова поселка Атяшево с блеском возведено к ставке шаньюев, соседний городок Ардатов произошел от «орды», и гуннский сюжет вдруг ярко вплетается в отечественную историю.

«Почему встречается одинаковый русский говор на Алтае и в Мордовии?» – задается вопросом Бирюков, чтобы в конце концов найти изящный ответ на линии «казачество­ – староверие».

А как вам нравится предположение, что в условиях «святой Руси» закабалению народа способствовало ощущение крестьянством коллективной вины за преступление земледельца Каина?

Не к одной, впрочем, седой старине относятся бирюковские удачи. В частности, он убедительно доказывает злонамеренность голодомора 1932–33 годов, хотя и отказывается приписать этот план злому гению Сталина. А до странного незначительное количество письменных свидетельств голодомора в Казахстане автор неожиданно и логично объясняет... неграмотностью кочевников.

Заодно, «всего лишь» изучая происхождение «четвертого колена», Бирюков натыкается на труд малоизвестного белоэмигранта и приходит к выводу: вот он, вероятный источник вдохновения Фоменко, Носовского и прочих приверженцев новой хронологии, у которых хан Батый оказывается сразу и Ярославом Мудрым, и Иваном Калитой!

Концептуальна сама подача: ретроспективные главы перемежаются современными, в которых автор также неустанно продолжает исторический поиск. Но более всего сила рассказа зависит от языка. Древнегреческая арфа годилась для описания сложных переживаний и бурных событий, в то время как скупого древнееврейского наречия язычникам не хватило даже для раздачи собственных имен кустам и скалам, – отсюда шаг до единобожия. Что ж, г-н Бирюков обрушивается на нас публицистом – жжет глаголом сердца!

Вообще-то ученый имеет два пути, чтобы познакомить публику со своим продуктом. Путь долгий: загромоздить текст мудреной терминологией, да и «тиснуть» в узкопрофессиональном издании – авось фрагменты когда-нибудь достигнут широкого читателя. Путь краткий: отвергнув наукообразную заумь, создать высокочитабельное полотно, да и шагнуть с ним напрямую в неспециализированное сознание.

Бирюков выбрал второй путь и преуспел. Академизм изложения с его тяжеловесным слогом и исчерпывающими ссылками на источники сам по себе не может представлять научной ценности; широта эрудиции, глубина анализа и яркость выводов – вот ценности, порой самодостаточные. В таком свете становится понятным нежелание пересыпать текст сносками, затрудняющими восприятие.

Признаем: в нижеизложенных размышлениях («погружениях», нарекает автор) отсутствует стандартизованный справочный аппарат. Однако ж победителей не судят: произведение обильно украшено перлами историков, социологов, философов, политологов, экономистов, писателей, богословов. Умиляет пиетет, с каким приведены их имена, фамилии, ученые степени, должности, а в отношении ушедших – и даты жизни.

Еще наблюдение: автор привлекает авторитетные мнения для подкрепления собственных позиций, однако почти не цитирует оппонентов. В этом отказе хватать маститых за грудки (чем обожают заниматься сокрушители устоев из аспирантов) чудятся скромность и чуткость крестьянской души – нечастой гостьи на ученой ниве.

И уж самого пристального внимания заслуживает мегапроект Бирюкова – конкретные, мощно аргументированные предложения, нацеленные в будущее:

– гражданское общество в Россия созреет тем быстрее, чем активнее пойдет рост генеалогической компетентности сограждан («вытеснить из себя Ивана, не помнящего родства»);

– российская парадигма XXI века связана с рурбанизацией на просторах самой большой в мире пашни в благоприятных для нас условиях всемирного продовольственного кризиса (окончание которого не просматривается);

– восстановление восточнославянского этноса, «разобранного» еще в монгольский период, представляется сегодня более чем реальным, взыскуя односторонних и вполне необременительных шагов Москвы (а там, глядишь, и прочий постсоветский народ вобрать удастся).

Возможно, читатель сочтет данное вступление излишне комплиментарным, поэтому признаем: да-с, многие умозаключения и выводы Виктора Бирюкова недостаточно аргументированы, зачастую интуитивно предположительны, порой идеалистичны либо избыточно резки, а местами и вовсе будят протест. Но...

Но не забудем мотто Хэзлитта – «Перестав быть спорной, мысль перестает быть интересной». Сочинять и тем более издавать бесспорный труд – дело пустое, он априори никому не потребен.

Читать книгу «Атяшево – выбор Аттилы, или Российская мечта» как раз-таки интересно. Захватывающе!

Предприниматель и политик, путешественник и меценат на наших глазах стал историком, писателем, мыслителем.

Виктор Ильин,
доктор философских наук,
профессор