ГЛАВА 15. В ПАРАЛЛЕЛЬНЫХ МИРАХ
(из книги Виктора Бирюкова)

Почти 228 лет отделяют 28 января (8 февраля) 1725 года и 5 марта 1953-го, но реакцию элит на успокоение тирана Петра и тирана Иосифа лучше всего передает, по-моему, термин «эйфория» в самом его что ни на есть исконно греческом значении «легкий».

На смертном одре Петр IСталин в гробу

Петра I на смертном одре изобразил придворный живописец Иоганн Готфрид Таннауер, а вот кого из секретных фотографов подпустили к гробу Сталина - загадка

«Берия, когда умер Сталин, буквально просиял, – вспоминал Никита Хрущев. – Он переродился, помолодел, грубо говоря, повеселел, стоя у трупа Сталина, который и в гроб еще не был положен. Берия считал, что пришла его эра».

А разве сам Хрущев не считал, что «пришла его эра»? Разве вся советская верхушка старательно не скрывала своего ликования по поводу чудесного вызволения из четвертьвековой мясорубки?

Теперь читателю нетрудно вообразить эмоции и чувства пережившего Петра дворянства: они были точно такими же. Поначалу дело покатилось даже к конституционной монархии шведского образца! Как отмечает Яков Гордин, «в большом конституционном проекте князя Д.В. Голицына 1730 года изложены попытки ограничения самодержавия и мотивы улучшения положения крестьян, то есть намечено явное движение в сторону ослабления крепостного права».

Князь Дмитрий Голицын (1665–1737), лидер недавно созданного Верховного тайного совета из восьми вельмож, решил передать этому самому Совету часть монарших полномочий. В дальнейшем князь намеревался превратить Верховный тайный совет в своего рода риксдаг, дополнив его другими представителями знати, а также армии и высшей бюрократии. Недаром шведское riksdag происходит от немецкого Reichstag (рейхстаг), означающего встречу императора с князьями.

Правда, членов Совета имели право выбирать лишь... сами его члены, но лучше хотя бы такой противовес абсолютизму, нежели никакого! Когда в 1730 году «верховники» возвели на трон Анну Иоанновну, она охотно подписала составленные Голицыным «Кондиции».

Этим документом новая императрица обязалась «без оного Верховного тайного совета согласия: 1) Ни с кем войны не всчинять. 2) Миру не заключать. 3) Верных наших подданных никакими новыми податми не отягощать. 4) В знатные чины, как в статцкие, так и в военные, сухопутные и морские, выше полковничья ранга не жаловать, ниже к знатным делам никого не определять, и гвардии и прочим полкам быть под ведением Верховного тайного совета. 5) У шляхетства (так в XVIII веке часто называли дворянство. – В.Б.) живота и имения и чести без суда не отымать. 6) Вотчины и деревни не жаловать. 7) В придворные чины, как русских, так и иноземцев, без совету Верховного тайного совета не производить. 8) Государственные доходы в расход не употреблять – и всех верных своих подданных в неотменной своей милости содержать. А буде чего почему обещанию не исполню и не додержу, то лишена буду короны российской».

Вот так – не больше и не меньше! Казалось, сами небеса ниспослали Анну Иоанновну (1693–1740), которая не имела ни способностей, ни интереса к государственным делам. Но увы, о далеко идущих планах Голицына широкое дворянство знало в ту пору гораздо меньше, чем сегодня знаем мы: в полном согласии с отечественной традицией власть функционировала скрытно и манипулятивно. Да и во взглядах на судьбу самодержавия восьмерка «верховников» не была едина, поэтому очень скоро «рядовая» аристократия заподозрила их в стремлении узурпировать власть.

«"Кулуарная" демократия просуществовала ровно месяц, после чего дворянство в лице гвардии взмолилось к царице эксперимент прекратить, заявив, что предпочитает быть рабами одного царя, чем десяти», – пишет упоминавшийся в нашем сочинении Преображенский.

«Кондиции» были разорваны, Верховный тайный совет – ликвидирован, его члены – репрессированы, очередная надежда России – растоптана. А вот не пролямзили бы небывалый шанс – не пришлось бы в наши дни перенимать институты гражданского общества через Британский совет да Фонд Карнеги. Между тем благодарная императрица, успевшая почувствовать сладость неограниченной власти, изрядно порадела нуждам знати.

«Был удовлетворен ряд важнейших требований дворянства, выдвинутых во время событий 1730 года, – фиксирует доктор исторических наук Александр Каменский. – В 1731 году был отменен петровский Указ о единонаследии (1714) в части порядка наследования недвижимых имений, учрежден Шляхетский корпус для детей дворян, в 1732 году в два раза увеличено жалованье русским офицерам, в 1736 году установлен 25-летний срок службы, после которого дворяне могли выходить в отставку, разрешено оставлять одного из сыновей для управления имением... Одновременно была продолжена политика на закрепощение всех категорий населения: указом 1736 года все рабочие промышленных предприятий объявлены собственностью их владельцев».

Вот теперь самое время развернуться от частной истории верхушки к параллельной истории народа – милости просим в родной мой край! Говоря о правлении Анны Иоанновны, доктор исторических наук Николай Заварюхин в книге «Очерки по истории Мордовского края периода феодализма» (Саранск, 1993) подчеркивает: «Вымогательством занимались все, начиная с чиновников центральных учреждений и кончая посыльными».

Атяшевские краеведы Марискины взяли на себя труд выбрать из тома профессора Мордовского государственного университета Заварюхина фрагменты, касающиеся территории нынешнего Атяшевского района в период того царствования, поэтому ниже рассказываю по их работе.

Знакомьтесь, читатель: перед вами – управитель Алатырской дворцовой волости Даниил Моторин, который по должности обязан был блюсти самые что ни на есть казенные интересы. Однако вот чем Моторин занимался в реальности. У крестьянина села Воскресенское (оно же Сыреси) он отнял целое состояние – 4 пуда соли и 3 рубля. В Сабанчееве Моторин в три приезда забрал 2 рубля, пуд меда и целого быка. Управительские же писари братья Токаревы, находившиеся в том же Сабанчееве «для взыскания грибов и орехов» навымогали: Гаврила – 80 копеек, Василий – 70 копеек. Орлы!

Был Моторин большой интернационалист, ибо по туше свиного мяса получил как с мордвы деревни Чамзинки (Кузины там еще не проживали), так и с русских тех же Сыресей. У жителей деревни Большая Алова управитель в два приезда отнял 4 рубля, лисицу, полпуда коровьего масла да пуд меду.

Всего жители 31 селения отдали Моторину взятками 448 рубля 50 коп; еще 6 рублей «наварили» братья-писари. Да и как было не уступать моторинским «наездам»? Взятки-то негодяй брал, «устрашивая побоями»! С крестьянина Николаева из деревни Паранеи «вымучил» 30 рублей, но потребовал еще «десятку». А когда Николаев платить отказался, Моторин бросил его на несколько недель в тюрьму, где лично несчастного избивал. Пришел крестьянин «по свободе из-под караула в дом себе, жил с неделю, от того мучения умре».

Забил управитель до смерти и еще нескольких крепостных, то есть уничтожил императорскую собственность! Подобные мерзавцы чинили вреда отечеству больше крымских ханов, поскольку временами попросту парализовывали внутреннюю жизнь страны. Так, Моторин продержал две недели в городке Ардатове, где располагалась его канцелярия, обозы в 400 (!) подвод, следующих с Волги. В конце концов ловкий малый содрал с каждой подводы по 10 копеек, итого – 40 рублей. А ведь он еще негласно изымал у волостных обывателей вино, хлеб, скот, даже лошадей!

Полбеды, если бы каждую территорию обирал только один стервятник, но хватало и прочих. Их невиданное «размножение» спровоцировала сама верховная власть, когда восстановила отмененный еще Иоанном Грозным архаичный институт кормления. «Часть мелких чиновников, не имевших "классного" чина (т.е. чина по Табели о рангах), была вовсе лишена жалованья, и им было предложено "кормиться от дел"», – свидетельствует Каменский.

Например, по Алатырскому уезду разъезжал с солдатами бурмистр, чьи официальные функции отдаленно напоминали современного мэра (главу) муниципального района. На практике же «функции» были весьма оригинальны. Как-то раз вооруженная гоп-компания во главе с бурмистром остановилась в мордовской деревеньке Андреевке у местного старосты, потребовав «себе харчу и хлеба, а лошадям овса и сена».

Жадно насыщаясь и накачиваясь самогонкой, бурмистр не забыл отправить дворцового крестьянина, которого возил с собой в качестве прислуги, купить на одну копейку соли у местных жителей. И что же? Некая вдова продала соль – нарушила монополию, согласно которой торговать солью имели право лишь государство да посадские люди (которые покупали казенную соль по 20 копеек за пуд и перепродавали ее крестьянам по 32 копейки). Сей же час бурмистр с солдатами бросились во вдовий дом, где учинили обыск. Одинокую женщину и накормившего их старосту «били палками и за волосы драли, а при том спрашивали у них воровской неведома какой соли», – отписывал позднее в челобитной староста. Арестовав его, целовальника и вдову, «гости» повезли их было в Алатырь, но по дороге отпустили на все четыре стороны за 4 рубля 50 копеек и полведра вина (то бишь самогона).

Другой бедой крестьянства были неурожаи, повторявшиеся каждые 3–4 года. В XVIII веке особо запомнились, по словам Марискиных, 1722, 1733–35, 1748–49 годы. Например, в 1735 году в Алатырском уезде «с одной десятины озимых и яровых хлебов получено сам 2 и меньше...»: из каждого посаженного зерна земледельцы собрали максимум по два зернышка, о чем срочно был извещен Правительствующий сенат. А ведь в лучшие годы озимые и яровые давали «сам 4,5»!

В ответ правительство запрещало винокурение, но при этом голодающим отпускался хлеб из государственных да помещичьих амбаров – по сравнению со Сталиным цари вели себя заметно гуманнее. И все же трудно представить долю более тяжкую, нежели у русского крепостного – не будем забывать о государственных повинностях. Без них, конечно, не обходилась ни одна империя.

Но если в талассократиях англичан, французов, испанцев, голландцев или португальцев основные повинности несли главным образом покоренные племена вдали от метрополии, то теллурократическое могущество держалось на нечеловеческом напряжении титульного населения, словно в Древнем Китае.

Особой для Мордовии «местной» повинностью стало производство поташа, на которое еще Петр I в 1721 году установил монополию: «Нигде никому отнюдь поташа не делать и никому не продавать под страхом ссылки в вечную каторжную работу». Тогда же в селе Починки Саранского уезда (ныне в Нижегородской области) создали поташное правление, на которое возлагалась ежегодная выработка 1000 бочек продукции. Но вот у штурвала российской власти оказалась бездарная петровская племянница Анна Иоанновна.

«Императрица проводила время в праздных придворных развлечениях среди шутов, лилипутов, блаженных, гадалок, старух-приживалок, – указывает профессор Российского государственного гуманитарного университета Каменский. – Она любила выступать в роли свахи, обожала охоту, истребляя каждый год по несколько сот загнанных для нее животных. Особую известность получила устроенная ею в феврале 1740 года шутовская свадьба князя М. Голицына-Квасника с калмычкой А. Бужениновой в специально выстроенном Ледяном доме...».

Это ж сколько денег-то на подобные игрища требуется! И придворные подсказали Анне Иоанновне наладить экспорт поташа, о чем был заключен договор с иностранными купцами на 1732–37 годы. Теперь от российской «большой химии» требовалось удвоить производство: в частности, Починковскому поташному правлению предстояло выдавать по 2000 бочек в год. Уже в 1732 году к правлению были приписаны сразу пять населенных пунктов будущего Атяшевского района: села Капасово (181 мужская душа), Дубровки (60 мужчин) и Мамодыши (113 мужских душ), деревни Сыресево (118 мужчин) и Чемзина (62 мужские души).

Всего же к Починковским поташным заводам при Анне Иоанновне приписали 6300 душ мужского пола из 46 русских и мордовских деревень Саранского уезда. В наши дни такой численностью работающих может похвастать крупнейший химический комбинат; впрочем, на этом сходство заканчивается. «Большая химия» по-царски представляла собой труд незамысловатый и тяжелейший: лес рубили, превращали в дрова, выжигали золу, продукцию подводами свозили в речные порты.

С каждым годом вырубки отступали все дальше от жилья, и приходилось работать в десятках километров от дома. Летом, в разгар поташного сезона, подневольные мужики и вовсе переселялись на чадящие день и ночь заводы, в то время как земельные участки обрабатывали бабы с ребятишками.

А эпопея с возведением северной столицы, крепостей, каналов, флота? Только к Казанскому адмиралтейству было прикреплено почти 9500 ясачных мужиков, которых бросали на строительство Питера и Кронштадта, Азовской и Воронежской верфей, недоброй памяти Ладожского канала. Причем крестьяне не только поставляли бесплатную рабочую силу, но и содержали ее.

«В 1716 году из Темниковского ландратства требовалось выслать 2 595 человек на работу в Кронштадтскую гавань, – пишет Заварюхин еще о петровском времени. – Каждый из них... должен был иметь "по топору, по долоту, по бурову". На их содержание с каждого двора взималось по 8 алтын 2 деньги. В том же году из Темниковского уезда нужно было прислать для "корабельных и протчих" работ 4 человека "самых лутчих и нестарых". Для них было собрано 33 рубля 18 алтын 5 денег».

Примерно такое же количество работников в том же году было отправлено и в Санкт-Петербург. А в 1720-м Алатырскому уезду пришлось послать в «окаянный град Петров» дополнительно 14 крепостных плотников из числа русских дворцовых и монастырских крепостных.

Между тем местные крестьяне несли еще и повинность по заготовке корабельной древесины на берегах далекой Усмани – за 500 километров от дома. Командировки сюда длились по целому году, например, «в 1723 году из селений Темниковского уезда предписывалось отправить на работу в Усманские леса 55 лесорубов "с лошадьми и с полными запасами на перемены их прежде посланным... людям". На следующий год на смену им отправлено 26 подвод с 28 мордовскими дворцовыми крестьянами».

«На следующий год», то есть в 1724-м, Петр догадался сделать своему народу поистине царский подарок, заменив подворное обложение подушной податью. Этот прямой налог власть возложила на все ревизские души, то бишь на все мужское население податных сословий – независимо от возраста! Но и отработочных повинностей никто не отменял, ибо конца краю не видно было всероссийским «ударным» стройкам.

Тот же Петербург даже спустя сотню лет, в XIX веке состоял из редких дворцов, огромные пространства между которыми заполняли скопища лачуг, и телеги тонули в уличной грязи вместе с лошадьми. При малолетнем императоре Петре II фактические руководители страны князья Долгоруковы даже махнули было рукой на это болото, а заодно и на северный флот: невыносимо устала страна от деяний «преобразователя», и столица вернулась в Москву.

Но уже в 1732 году Анна Иоанновна вновь решила править с Балтики: всенародное мучительство возобновилось с утроенным энтузиазмом, особенно с началом русско-турецкой войны в 1735 году. Из уездов будущей Мордовии изымались квалифицированные специалисты, лучшие инструменты, по одной подводе с каждой сотни лиц мужского пола, включая новорожденных.

Вся эта трудовая армия заготавливала и сплавляла лес, строила грузовые лодки-будары, склады и казармы, а также возводила крепость Святой Анны на Дону, чему тщеславная императрица уделяла особое внимание (место под Аннинскую крепость выбрали настолько бездарно, что уже в 1745-м ее попросту упразднили).

Тем временем генерал-фельдмаршал Бурхард Миних напрасно заваливал Крым телами русских солдат, которыми становились мужики в расцвете сил. Еще при Петре с каждых 400 ревизских душ в рекруты забривали по 5 человек, но оставшимся приходилось в складчину уплачивать за них подушную подать. Даже если ревизская душа помирала, она все равно считалась живой вплоть до ближайшей ревизии – ну как тут о мертвых душах романа не написать?!

Помещикам и управляющим дворцовыми крестьянами предписывалось сдавать в рекруты «самых крепких и здоровых от 20 до 35 лет, ростом в 2 аршина в 4 вершка, а меньше той меры ни у кого отнюдь не принимать». Вдобавок и новый налог появился на набор и содержание рекрутов. Только из Алатырского уезда и только в 1724–42 годах на военную службу были отправлены 740 человек.

В такой вот расчудесной обстановке и проживали мои предки. Родоначальником ветви Бирюковых был житель Больших Манадышей Афанасий. Даты жизни его нам неведомы, однако в 1736 году родился у Афанасия сын – уже упоминавшийся Василий, единственный известный представитель 2-го поколения. Его внук Михайла (4-е поколение) в 1812 году отправится на Отечественную войну, а Михайлов внук Алексей Савельев станет отцом моего деда Петра Бирюкова.

Сам же Афанасий, согласно семейному преданию, вскоре после ландратской переписи 1717 года единственный изо всех «нашенских» побывал на возведении Питера, где выдюжил благодаря не столько богатырскому здоровью, сколько своему изощренному умению точно рассчитать водоотводы для осушения топких участков (а других в той местности и не имелось). Петровские «прорабы» всячески оберегали «великого мелиоратора» и отпустили в Большие Манадыши со щедрым вознаграждением.

По линии моей прабабушки Натальи Дмитриевой 1-ю половину XVIII века застал и знакомый читателю Иона, чей сын Алексей родился в 1768-м и после женитьбе на Марфе был переведен из Ломакино в Сосуновку. Их сыну Пимену (3-е поколение) суждено было стать дедом Дмитрия – отца Натальи Дмитриевой.

За год до второй ревизии (проводилась в 1748 году, т.е. уже в царствование Елизаветы Петровны) Иона, которому предположительно перевалило тогда за 20 лет, был в числе искусных плотников отправлен в Кронштадт, где зарекомендовал себя специалистом по ремонту «достроечной» верфи, заложенной еще при Петре. По возвращении в Ломакино Иона женился и зимними вечерами мастерил своим детям доселе невиданные крестьянами модели боевых кораблей. Семейная легенда гласит, что Алексей перенял у отца умение «корабела» и подобные игрушки долгое время пользовались бешеной популярностью среди сосуновской ребятни.

Линия Авдотьи Андреевой – бабушки Натальи Дмитриевой – читателю также знакома. Даты жизни основоположника этой линии Егора из Алашеевки нам досконально неведомы, а вот его сын Иван Егоров жил в родном селе в 1705–88 годах. Если вести рассказ на ветхозаветный манер, то Иван родил Никиту, Никита родил Моисея, Моисей родил Андрея, Андрей родил Авдотью. Вот она-то, Авдотья 1820 года рождения, и есть мама Матроны Сергеевой (1849), чья дочь Наталья приходится мне прабабушкой.

Имеются отрывочные сведения о том, что Егор с сыном Иваном суровой зимой 1720–21 годов приютили у себя крестьянскую семью из-под Нижнего Новгорода. Переждав лютые морозы, путники отправились дальше на восток, но этот, в общем-то, привычный для того времени эпизод (по всей России крестьяне просились на постой к крестьянам), отчего-то надолго врезался в семейную память.

В той же Алашеевке с совершенно другого Ивана берет начало род отца Матроны Сергеевой. Представитель 6-го поколения этого рода Сергей (1823) женится на Авдотье Андреевой. А этот самый «отец-основатель» Иван родился ориентировочно около 1695 года и, согласно семейным хроникам, незадолго до ландратской переписи 1717-го загремел на... Северную войну.

Хотя чаша весов клонилась в пользу русских, по Ништадтскому миру 30 августа 1721 года «преобразователь» обязался уплатить «королевству Свойскому сумму двух миллионов ефимкою». Громадную армию пришлось частично сокращать, благодаря чему Иван вернулся на родину еще до холодов. Главным развлечением всего села стали его рассказы о дальних местах, воинской службе и сражениях – отныне никто не мог соперничать широтой кругозора с ветераном!

Ветвь Климовых (Баклановых) основал в Сосуновке еще один Иван – третий Иван из моих родоначальников. И вновь-таки о датах его жизни можно судить лишь приблизительно. Во всяком случае, в 1713 году у него появился на свет Яков, которого после женитьбы на Прасковье Артамоновой (1723) барыня переселит в село Тарханово. А внука Якова по имени Климент Аверкиев (1804) барин вновь определит на жительство в Сосуновку. Прадед мой Миней Иванов, как уже отмечалось, – внук Климента.

Так вот, этот Иван «про-Климов» славился, по слухам, изготовлением лодок; струговый промысел вообще был в Присурье в чести. Мастерство свое Иван передал Якову, и того в конце концов не к добру заприметило начальство: в середине 1730-х целый год строил Яков будары не на берегу родной Сарки, а на Волге-матушке.

А вот, наконец, и крепостная аристократия – Кузины. К их истокам в XVII веке мы развернемся в будущем, а пока взглянем на 3-е поколение. Его представитель Еремей родился в 1672 году и женился на Авдотье Ивановой (1677). Они дали начало 4-му поколению в лице Афанасия (1715–66), который сочетался законным браком с Анной Ивановой (1718–­74), «взятой Алаторского уезда села Керасурки помещика Ивана Андреева сына Шипова крестьянская дочь с поедом».

Из 5-го поколения Кузиных нам известен упоминавшийся выше сын Афанасия по имени Абрам (1747–1821), женатый на Варваре Ивановой (1743). От их сына Конона (1769) ниточка поколений тянется к Козьме Кононову (1795) и его супруге Елене Антоновой (1796). Их дети – 8-е поколение, из которого прямым моим предком является Ефим (1822). В браке с Надеждой Ермолаевой (1820) у него в 1841 году появится на свет будущий знаменитый мельник Платон – помните такого? А уж у Платона Евфимова с женой его Натальей Григорьевой народится 10-е поколение Кузиных, включая прадеда моего Устина.

Сохранилась память о том, как 20-летнего Афанасия в царствование Анны Иоанновны отправили отбывать повинность на производстве поташа. Грамотный сын мельника потряс заводских распорядителей работ своими, как сказали бы сейчас, рацпредложениями. Это даже привело к конфликту с начальством, не пожелавшим отпускать столь ценного работника домой даже после окончания положенного срока. А уж когда все утряслось, вся Чамзинка гуляла на свадьбе: Афанасий «про-Кузин» женился на своей Анне!

Вот и все сведения, которыми располагаю, – рассказал без утайки; попытки узнать о предках побольше натолкнулись на элементарное отсутствие письменных источников. «Память замечательных людей скоро исчезает по причине недостатка исторических записок», – осенило некогда Пушкина. Догадываетесь, кого он имел в виду?

«Подробных сведений о том, кто из жителей сел и какие конкретно повинности они несли по поставке леса на корабельные верфи, для строительства портов и Санкт-Петербурга не сохранилось, – извещают специалисты НИИ гуманитарных наук при правительстве Мордовии. – Дошедшие до нас данные относятся в основном к крупным административным единицам того времени – уездам. Также сохранилось мало сведений об участии рекрут отдельных населенных пунктов в войнах царской России».

Чудовищное преступление столетиями совершала элита, когда использовала огромный народ, безжалостно лишая его истории. Вот только кому предъявить за это счет? Мы-то живем в новой России, гордимся своими предками, возрождаем память о них и бережно передаем ее своим потомкам.

А параллельный мир знати остался на бумаге.