ГЛАВА 16. ЧЕТВЕРТОЕ КОЛЕНО
(из книги Виктора Бирюкова)

Чем неохотнее расстается со своими «заначками» госпожа История, тем больший восторг вы испытываете, когда спадает очередная пелена и знание заливает светом еще один тайник прошлого. Казачество – вот феномен, без объяснения которого невозможно постичь толком ни русской души, ни русской истории, поскольку более ни одна страна на свете не знала ничего подобного.

Забайкальское казачество 3-й том

Более 10 лет казачий офицер Афиноген Васильев добивался издания своего фундаментального трехтомника, и тот увидел-таки свет в годы Первой мировой и гражданской войн

Воинственный народ или особое кавалерийское сословие? Как казаки умудрились проживать на просторе России своеобразными вкраплениями, весьма напоминавшими независимые полисы древних греков? Не холопы и не крестьяне, не дворяне и не духовенство – кто они, откуда? Казаки считали своими тех, кто обладал «гражданством» одной из станиц, но сей факт ничего не объясняет.

Сергей Соловьев (1820–79) в своей 29-томной «Истории России с древнейших времен» вместо анализа проблемы захлебывается эмоциями: «Усевшаяся часть народонаселения, предававшаяся постоянному труду земледельческому, выделяет из себя людей, которых характер... заставляет выходить из общества и стремиться в новые незанятые страны... Эти люди должны соединяться в братства, общины, для которых война служит главным занятием. Так границы государства заселялись казаками».

Если поверить этой фантазии, то казаками становились крестьяне, которым обрыдла тяжкая участь хлебороба. Выше отмечалось, что подобные случаи были редкими исключениями. Хотя самим казакам подобные рассуждения по нраву: мы, дескать, особого склада люди, нам за плугом ходить не пристало!

«Земский человек работает, богатырь казак гуляет, – в том же эмоциональном ключе пишет казачий офицер Афиноген Васильев (1872–1942) в громадном трехтомнике "Забайкальские казаки" (Чита, 1916–18). – Казак может жить только в широкой степи, в городе жить он не желает. Когда земские люди начали сплачиваться вокруг Москвы в государство, казаки пошли на южные границы. Там жить им было вольготнее. Так интересы земского человека и казака совпадали: южные открытые степные границы ждали защиты от кочевников, в казаки хотели воли. По этим двум причинам общество должно было постоянно выделять толпы людей, искавших приволья в степи. Беглецы из общества объединились под общим именем вольных казаков».

Как вам нравятся эти «толпы людей», которые непрерывно покидают свои земельные наделы и уходят в неведомые степи? Следуя той же логике, в истории других народов, имевших кочевников на своих границах, также должна была возникнуть казачья вольница – в Китае, Вавилонии, Египте, Индии, Персии... Ан нет, не возникла.

Да и тот же Васильев, противореча себе же, пишет о забайкальских удальцах: «В ближайшем резерве – Енисейске – в 1674 году за всякими посылками и службами оставалось всего 17–20 казаков, стоявших ежедневно на караулах день и ночь». Где ж толпы-то?

Сами казаки даже в рамках одной-единственной семьи (!) по-разному трактуют собственный генезис. Характерный пример приводит наш современник, президент фонда «Культура и история казачества», донской казак Владимир Новиков. Оказывается, генерал-лейтенант и публицист Иван Краснов (1802–71) из станицы Вешенская считал казаков русским субэтносом. А его внук Петр Краснов (1869–1947) – генерал от кавалерии, журналист и писатель – в Великую Отечественную призывал казаков вступать в 15-й корпус вермахта на том основании, что они не имеют к русским никакого отношения.

 Казачий генерал Иван Краснов

Казачий генерал Петр Краснов Краснов-дед и Краснов-внук

Поразительно, но читателю еще предстоит убедиться, что оба Краснова были правы – каждый по-своему! Откуда столь невообразимая путаница? Да все оттуда же: ни историю собственного возникновения, ни историю собственной зрелости казаки не документировали по причине практического отсутствия письменности в их среде.

«Казаки в героическую пору своей истории в массе своей были неграмотны или очень малограмотны, не исключая и офицерский состав и старшину, – признает тот же Новиков. – Только с середины XIX века на Дону появилась целая плеяда талантливых и великолепно образованных писателей...»

Наиболее вразумительную версию происхождения казачества выдвинул цитировавшийся заметно выше историк-эмигрант А.А. Гордеев. Общеизвестно, что монголы обкладывали покоренные народы данью, которая уплачивалась в том числе и населением – десятой частью всего народа. Ежегодно! Нас приучили к мнению, что эти люди автоматически попадали в рабство, из которого какую-то их часть удавалось впоследствии выкупить. Так, Александр Ярославич (Невский) однажды будто бы отправил Батыю золото, полученное от норвежского короля Гакона в качестве извинения за грабительские набеги на новгородские земли; предполагалось, что хан отпустит на родину тысячу русских пленников. А через святителей в церквах князь призывал и весь народ к пожертвованиям с той же целью.

Однако даже с учетом столь трогательной заботы о ближних следы большинства угнанных завоевателями людей, казалось, навсегда затерялись где-то в далеких степях. Безусловно, самые красивые пленницы попадали в гаремы монгольских военачальников, искусные травники становились знахарями в ханских ставках, а лучшие ремесленники обслуживали нужды армии. Но масса-то людская куда подевалась?!

Между тем титульный народ огромной Монгольской империи был слишком мал для ее сохранения, при Чингисхане монголов едва ли насчитывалось свыше одного миллиона, включая 130 тысяч воинов. «Невооруженным глазом» видно, что в отсутствие тонкой электроники и космической разведки завоеватели никак не могли обойтись без привлечения местного населения к охране протянувшихся на многие тысячи километров границ и путей сообщения.

Поэтому основную часть «живой десятины» монголы расселяли семьями в пограничных регионах и вдоль стратегических дорог, формируя из мужчин легкие войска, почтовые и транспортные службы. Нечто подобное происходило тысячью годами ранее, когда римский император Септимий Север позволил легионерам, среди которых уже почти не было выходцев из Италии, обзаводиться в пограничных провинциях семьями и имуществом.

«Главную массу вооруженных, обслужи­вающих и рабочих сил Золотой Орды составили русские люди, выведенные из русских княжеств в количестве десятого человека, что в числе имущест­венной дани составляло "тамгу", или "дань крови", – пишет Андрей Андреевич. – Народ русских княжеств был поставлен в положение поставщиков имущественной и живой силы».

Какими же цифрами исчислялась «тамга», от которой произошло, кстати, слово «таможня»? Гордеев ссылается на папского посла Плано Карпини, который в 1246 году через земли Золо­той Орды проследовал в основанную Чингисханом монгольскую столицу Каракорум. Шпионаж был главной функцией французского монаха Карпини: Батыево воинство он оценил почти в 600 тысяч человек, из которых лишь четверть составляли монголы с татарами.

Среди остальных 450 тысяч ориентировочно 300 тысяч были русскими, также православными являлись бродники – потомки славянского населения степей Южной Руси. Прочих въедливый исследователь Карпини отнес к язычникам – мордве, черемисам-марийцам, вотякам-удмуртам, а также к тюркским народам – булгарам, половцам, башкирам и другим. Иными словами, числом русские заметно преобладали над своими поработителями, но служили лишь в легкой кавалерии, в то время как тяжеловооруженные монгольские всадники были защищены броней.

Вспомогательные войска, сформированные из «живой дани», назывались по имени ранее подчиненных монголами сибирских кочевников касахами, то есть «свободными воинами» (между прочим, сегодня кайсаками называют себя киргизы). Проходя по Средней Азии, завоеватели увеличили численность легкой конницы за счет тамошних тюркских племен, но для контроля над разросшейся на пол-Евразии Золотой Ордой этого было недостаточно.

Возможные бунты «профилактировались» не только слабым вооружением новобранцев: их старшими командирами – тысячниками и десятитысячниками-темниками – были исключительно монголы. Они же руководили обучением и организацией воинов по образцу касахов. Русским и прочим немонголам доверялись должности не выше сот­ника: пятидесятники, десятники, урядники. Посе­ления новых воинов, к которым сразу же прилипло название «касахов», также возглавлялись ханскими баскаками.

Теперь понемногу становится ясно, отчего известный читателю историк Безотосный заковыристо называет казачество «этнической, социальной и исторической общностью (группой), объединившей в силу своих специфических особенностей всех казаков, в первую очередь русских, а также украинцев, калмыков, бурят, башкир, татар, эвенков, осетин и других, как отдельные субэтносы своих народов в единое целое».

Конечно, половцам и славянам приазовских степей куда проще было приспособиться к полукочевой жизни, нежели сыновьям лесного русского севера, которые и верховой ездой толком не владели. Поэтому часть из них служила курьерами-скороходами, другие обслуживали паромы и лодоч­ные переправы. Но основными коммуникациями все-таки являлись конные: из столицы Сарай-Бату во все концы необъятной Орды пролегли почтовые линии со станциями-ямами.

Ям представлял собой поселок из уведенных в полон людей, между которыми распределялись обязанности проводников, возниц, кузнецов и конюхов, ухаживавших за сотнями лошадей. Всего же нужды ордынского транспорта обеспечивал невообразимый табун в 400 тысяч голов. Это изобретение самого Чингисхана позволяло преодолевать за сутки до 250 километров – невиданная для того времени скорость!

Находясь целыми днями в седлах, взятые в качестве дани парни быстро превращались в удалых наездников, а уж детей приучали к седлам с трех лет. У своих «предтеч» – енисейских кайсаков – заимствовали казаки ношение ушных серег и взбитые чубы. Иностранцы, путешествовавшие по Золотой Орде, дивились всадникам, носившимся во всех направлениях «стрелами», и слово «казак» начало проникать во многие языки.

В бою казаки атаковали по-монгольски лавой, причем двумя эшелонами. Разбившись на мелкие группы, первый эшелон охватывал обескураженного противника с флангов и тыла; резервный эшелон занимался захватом ясыря. Эту добычу делили по возвращении из похода на дуванном кургане согласно правилу «без атамана дуван не дуванят», иначе возникали кровавые распри. В тюркских языках «дуван» означает «совет», а своих темников казаки стали называть «атаманами»: монгольское «ата тумен» – «отец тумена» (отец-командир).

А.А. Гордеев полагает, что у днепровских казаков вследствие позднейшей полонизации, уже в эпоху Запорожской Сечи, «ата тумен» превратится в «гетман». Правда, другая этимология возводит польское hetman («полководец») к восточно-средненемецкому haüptmann («начальник»). Мне думается, одно не противоречит другому: из haüptmann получился hetman именно под влиянием слова «атаман».

Организация разведки и караульной службы также были переняты казаками у степняков. А казачье пение? Его происхождение А.А. Гордеев считает неизвестным, хотя и объясняет возникновение знаменитого подголоска заменой флейты. Флейта всегда сопровождала хор половцев, бок о бок с которыми казаки служили под монгольской пятой. Однако мне все же кажется, что и здесь не обошлось без влияния самих монголов. Не зная письменности, они фиксировали в песнях фрагменты своей истории, а также военные секреты.

Ханы и полководцы составляли сообщения в форме народных песен, которые затем тайно напевали гонцам – чтоб те вызубрили наизусть. Кроме того, Чингисхан приучил военачальников высказываться на совещаниях шепотом, что способствовало неожиданности монгольских походов и атак. Все это помогает понять как внезапность казачьих наскоков, так и уважение, которым пользовалось в казачьей среде пение. Один историк казачества даже утверждал: «Для меня в коллизии между документом и донской песней всегда будет права песня».

Немудрено, что и казачий быт отчасти напоминал монголо-татарский, например, под страхом смерти было запрещено хлеборобство. Оно накрепко привязывало к земле, а потому никак не совмещалось с жизнью профессионального воина. Зерно казачеству поставляли русские княжества, то был особый вид дани. А казаки продавали в русских городах продукты скотоводства.

«Повсюду сре­ди татар разбросаны поселения русов; русы смеша­лись с татарами и в смешении с ними превратились в закаленных воинов; усвоили их порядки, а также одежду и образ жизни, – записал в 1253 году во время поездки по нижнему течению Дона французский посол Гильом де Рубрук, направлявшийся в Сарай. – В смешении с другими народа­ми русы образовали особый народ, добывающий все необходимое войной и другими промыслами: охотой, скотоводством, рыболовством. Все пути передвижения в обширной стране обслуживаются русами...»

Необходимость подчиняться степнякам привела и к билингвизму. Венецианский торговец и дипломат Иоасафат Барбаро (1413–94), который 16 лет прожил в северном Причерноморье и на Кавказе, отмечал: «В городах Приазовья и Азове жил народ, называвшийся "казаки", исповедовавший христианскую веру и говоривший на русско-татарском языке».

Однако широкой ассимиляции русских казаков монголо-татарами не произошло даже после принятия ханами мусульманства. Во-первых, в Орде соблюдался завет Чингисхана «уважать все исповедания, не отдавая предпочтения ни одному». Стараниями великого князя Александра Ярославича и митрополита Кирилла в Сарай-Бату возвели несколько церквей, а в 1261 году хан Берке позволил учредить там и русскую епархию во главе с епископом, который подчинялся митрополиту всея Руси. Соответственно русские казаки оставались православными точно так, как казаки половецкие продолжали верить в духов и молиться идолам.

Во-вторых, привыкшие к воде русские люди не могли полностью отказаться от купания, мытья и стирки, как это было заведено у монголов, которые носили одежду до полного ее истления.

В-третьих, монголы устраивали военные поселения по национальному признаку и запрещали общаться между собой представителям разных народов. Нечастые смешанные браки русских казаков с казаками прочих народностей, да и с татарами привели лишь к некоторому изменению генотипа: наше казачье колено стало смуглым, темноволосым, кареглазым, горбоносым.

Возникает вопрос: стремились ли казаки бежать в родные леса? Нет, в Орде жилось гораздо лучше. В княжествах происходило закабаление крестьянства – казаки были куда более свободны. Возможность пограбить делала их еще и намного богаче; теплый степной климат также пришелся по нраву переселенцам, но и этим не исчерпывались их преимущества.

«В то время, когда казачьи поселения привыкали и привязывались к землям, на которых они были расселены, привыкли к условиям службы и вырабатывали в себе исключительно воен­ную психологию, положение в русских княжествах не только не улучшалось, но начинало еще более отягощаться из-за начинавшихся княжеских междо­усобиц, в которых вооруженной силой служили те же казаки», – пишет А.А. Гордеев.

Чистая правда! Князьям не полагалось иметь войск, и для «разборок» они выпрашивали конницу у баскаков. В княжествах эти казачьи отряды получили название «низовых полков», и составляли их главным образом русские. Они же сопровождали и сборщиков тамги, жестоко пресекая протесты русского населения. Жадность, лживость и подлое доносительство князей, коварные убийства ими друг друга, пресмыкательство перед ханами порождали в сердцах русских ордынцев презрение к жителям страны своего «исхода». В свою очередь, князья зависели от казаков и боялись их.

За первые 30 лет господства монголы вполне обеспечили свои нужды русским населением, которое воспроизводилось теперь естественным путем (помните Бабу-ягу, которая забирала народ?). Вдали от исторической родины появлялись на свет новые поколения казаков; подпитка их за счет «живой десятины» с Руси прекратилась, возможно, уже к 1269 году – недаром каждый год по десятой доле народа отнималось! Однако это еще сильнее оторвало русский народ от его казачьего колена.

Исходя из численности русской конницы в ханских войсках (300 тысяч), все русское население Золотой Орды Андрей Гордеев оценивает в 1,0–1,2 миллиона. Третью часть из них составляли дне­провцы, охранявшие западные рубежи, откуда Орде грозили Венгрия, Польша, Литва. Остальные 2/3 первоначального казачества стерегли границы по Яику, Тереку, Дону, Иргизу, Хопру – прикрывали Орду как от вассальных русских княжеств, так и от соседних монгольских улусов, вражда с которыми началась еще при Батые.

Заметим, что у южных славян после захвата Балкан турками в XIV веке также выделилось четвертое колено – янычары. Однако комплектовались они иначе: первоначально из молодых пленных, затем путем принудительного набора христианских мальчиков (раз в 5 лет), которых обращали в ислам и к 17–20 годам превращали в отборную пехоту. Но захватчики никогда не расселяли янычар по рубежам Османской империи: янычары жили в казармах, применялись в качестве ударных (а не легких) войск и поначалу даже не имели права жениться...

Впрочем, уберечь монголов от внутренних раздоров не могли даже казаки: в середине XIV века Золотая Орда погрузилась в пучину анархии. Этим воспользовалось Великое княжество Литов­ское – православное государство, которое еще при великом князе Гедимине (около 1275–1341) переманило к себе на службу часть днепровских казаков.

В 1360-х годах казаки помогли литов­скому князю Ольгерду (ок. 1296–1377) отрезать от Орды Западную Русь – бассейн Днепра. Так возникла империя, простиравшаяся от Балтийского до Черного морей по территориям современных Белоруссии и Украины. Вот он, момент истины!

Благодаря очередному выкрутасу истории к русскому населению, составлявшему почти 90% Великого княжества Литов­ского, прилипло название «литовцы», хотя аутентичные литовцы оказались в роли нацменьшинства – без знания русского языка им был даже закрыт путь наверх. Тем не менее, у литовских русских стали накапливаться определенные культурные отличия от Восточной Руси – в языке, традициях, приметах и прочем.

Так вслед за отпадом казачьего колена произошло выделение еще двух колен, которые со временем получат имена белорусов да украинцев. Духовный отец евразийства Георгий Вернадский (1887--1973), сын «того самого» знаменитого академика, указывает: «Большая часть Западной Руси была освобождена от монголов, чье владычество над ней теперь сменилось владычеством Литвы и Польши. Монгольскому сюзеренитету над Восточной Русью суждено было продолжаться еще около ста лет, что само по себе являлось фактором углубления различий в историческом развитии Восточной (или Великой) и Западной (Малой и Белой) Руси».

В 1569 году Литва объединится с Польшей в Речь Посполиту, и начнется окатоличивание православного населения – дальнейший отрыв его от коренного русского колена. Теперь вы понимаете, отчего Россия столетиями стремилась к захвату восточной Польши? Взять хотя бы Ливонскую войну 1558–83 годов, целью которой официальная история называет выход к Балтийскому морю. Да мало ли о каких морях веками мечтали российские владыки – даже об Индийском океане! Думаю, подлинная задача состояла в восстановлении исторической справедливости.

«В XV веке древнерусская этническая традиция сошла на нет, а на ее месте возникли три этноса: великороссы, белорусы и украинцы, которые сами себя до XVII века называли русскими, – назидает Гумилев. – Украинцы – этноним условный, как и византийцы».

Русские никогда не могли смириться с утратой западной части своего народа и земель: память работала на генном уровне. Кстати, она и сегодня точно так же работает.

А вы это ощущаете?