ГЛАВА 17. КАК КАЗАКИ СТРЕЛЬЦАМИ СТАЛИ
(из книги Виктора Бирюкова)

В 1990-х автор этой книги был очарован трудами академика РАН Анатолия Фоменко и его коллеги-математика Глеба Носовского. Наверное, похожие чувства испытывали советские люди, когда узнавали, что их страна запустила первый спутник и первого космонавта. «Новые хронологи» выразительно показывали кузькину мать всему Западу в лице кальвиниста Скалигера и иезуита Петавия. В поддержку смелой гипотезы выступил Гарри Каспаров, который в ту пору был еще шахматным королем, за нее ухватился беллетрист Александр Бушков и многие другие.

Дух захватывало от «пересчитанных дат» и реконструированного вселенского величия России! Думаю, такой подход даже мог временно воцариться в отечественной историографии, если бы не проблема стыковки с зарубежными историографиями. За границей, знаете ли, тоже предостаточно как серьезных ученых, так и удивительных фантазеров.

Фоменко сотоварищи утверждают, будто Библия написана в Московии? А вот ямайские растаманы называют авторами Священного писания своих чернокожих предков из Эфиопии, которые творили на амхарском языке и засвидетельствовали явление чернокожего Иисуса – ипостаси своего бога Джа. Звучит тем более комично, что это самое Ja восходит к древнееврейскому «Йя» (הי), то есть сокращенно «Бог» (הבהי – Яхве); вот она, чисто лингвистическая нестыковочка!

Впрочем, вспомнил «пересчитанную датировку» не для полемики – ее давно выиграли академики Валентин Янов (историк), Андрей Зализняк (филолог), другие ученые. Просто мне кажется, одним из источников «просветления» Фоменко–Носовского стали труды по истории казачества все того же Андрея Андреевича Гордеева.

Труды Андрея Гордеева

Он дает потрясающее описание ектении в православных храмах Золотой Орды. Дьякон провозглашал:

– Благоверному государю и благоверной государыне, на­роду их и всем православным христианам...

– Господи, помилуй! – отвечали казаки. – Подай, Господи!

Государем именовался хан, государыней – ханша, а имен русских князей провозглашать не смел даже митрополит. Тем не менее молились православные искренне, безо всякой «фиги в кармане». Как уже говорилось, беспросветная жизнь в коренных княжествах служила пугалом для легких монгольских конников русской национальности. Гордеев называет ордынского главу «царем-ханом» – «новые хронологи» полюбят эту контаминацию и добавят к ней новые: Александр Невский – это Батый, Орда – это Русь и т.д.

Но вернемся непосредственно к казакам – что стало с ними после развала Золотой Орды? Ее деградацию пытался остановить татарский темник Мамай, фактически захвативший ханскую власть в Сарай-Берке. Далеко не все высшие казачьи предводители из числа монголо-татар признали узурпатора. Многие приняли сторону московского князя и в будущем ассимилировались с русским казачеством.

Ну, а уж донские казаки во главе с днепровским атаманом Дмитрием Боброком (кстати, внуком Гедимина), ближайшим боярином Дмитрия Донского, и вовсе предопределили победу в Куликовской битве. И в самом деле: не могли же «посошные люди», то есть оторванные от своих наделов земледельцы, одолеть профессиональное татаро-казачье войско. Даже Илью Муромца, чей образ зародился еще до Батыева нашествия, былинники с годами стали величать «казаком» (молодым, славным). Ловко сражаться умеет? Значит, казак!

«Русские князья в течение двухсот лет были лише­ны права иметь свои вооруженные силы, и естест­венно, в стране не могло быть и опытных военачаль­ников, Русь не имела средств для выделки вооруже­ния, – напоминает А.А. Гордеев. – Войска, начавшиеся собираться со времени Дмитрия Донского, состояли из народа, совершенно не обученного военному делу, вооруженные средства­ми домашнего производства: пиками, луком, топора­ми и другими существовавшими в до­машнем быту... Большинство владетельных князей и бояр, обязанных выставлять установленное количе­ство вооруженных сил для нужд государства, часто выводили на сборные пункты части, плохо снабжен­ные и вооруженные и не всегда в полном составе».

Спустя 30 лет днепровские казаки из Литвы внесли вклад в разгром Тевтонского ордена на равнине между селами Танненберг, Людвигсдорф и Грюнвальд. Правда, польская историография пытается приписать великую победу над рыцарями исключительно польским полкам, а Ян Длугош (1415–80) в своих фантазиях доходит даже до того, что «литовцы» во время сражения драпанули из Восточной Пруссии аж до самой Литвы, но это тема совершенно отдельного разговора.

Вскоре после Грюнвальдской битвы днепровцы великого князя Витовта совершили первый в своей истории набег на татаро-ногайский Крым, подвергнув его полному разорению. При этом были рассеяны русские казаки Приазовья, которые продолжали хранить верность Золотой Орде – разгромленной в 1395 году Тамерланом и потихоньку разваливающейся на враждебные ханства.

Остающиеся не у дел ордынские казаки, прежде всего с Дона, десятками тысяч хлынули в русские города, особенно в быстро набиравшую силу Москву. Русские увлекли и часть своих татарских командиров, и отдельные отряды казаков тюркского происхождения; к князьям стали переходить потрепанные в междоусобицах мурзы, и на русских улицах широко зазвучал татарский язык.

Дошло до того, что беглым ханам в границах Московии «вернули» земли Мещёрского ханства, которое создал и хорошо обеспечил казачьим населением еще Мамай. Так на стыке нынешних Владимирской и Рязанской областей возникло Касимовское царство, просуществовавшее свыше двух веков (1452–1681 годы).

Касимовское царство

То был поворотный пункт в отечественной истории: выбиравшееся из-под гнета государство российское получило шанс обзавестись постоянным («нарочитым») войском. Князья оценили шанс по достоинству – казаки недолго пребывали на положении «бездом­ного люда». Повсеместно из них формировались охранные, городо­вые (полицейские) и дозорные части. За службу казаки получали земли, жалованье и льготы, причем от пограничников даже не требовалась присяга на верность князю. Как и в Орде, казаки взяли под контроль пути сообщения, проложили ямские линии.

(Любопытное историческое сальто-мортале произошло в 1445 году, когда золотоордынский хан Улу-Мухаммад разбил на речке Нерле – под Суздалем – московское войско и пленил служивших великому князю Василию II Темному казаков. Всех их казанский правитель «идентифицировал» как своих, простил и поселил в качестве пограничной стражи на берегах Суры. Лишь спустя сто с лишним потомки этих казаков вновь станут служить Москве.)

Вооружались «нарочитые» руч­ными пищалями, вследствие чего в городах стали называться пищальниками, а затем с легкой руки Иоанна Грозного – стрельцами. В 1550 году «учинил у себя царь и великий князь Иван Васильевич выборных стрельцов с пищалей 3000 человек, а велел им жиги в Воробьевской слободе, а головы у них учинил детей боярских... Да и жалованье стрельцом велел давати по 4 рубля на год».

Иными словами, над казаками вместо татарских командиров были поставлены боярские головы. Не уступая в огневой мощи европейским армиям, стрелецкие полки стали главной ратью Московии. Правда, их слабым местом были полки из неказаков – «детей боярских» да слуг княже­ского двора (дворян). Тем и другим приходилось тянуть воинскую лямку вынужденно, по причине бедности и безземелья: их набор в стрельцы шел на тех же «гонорарных» условиях, что и у казаков.

Данный фактор десятилетиями продолжали учитывать военачальники, не доверявшие серьезных дел частям из «боярских детей» и дворян. Например, историк Вадим Магидович отмечает, что после спутавшей многие планы смерти Иоанна Грозного (а это, напомню, уже 1584 год) именно «стрельцы-казаки добрались до Ермака лишь осенью в разгар восстания, поднятого... высшим советником Кучума».

Боярские головы также порой оказывались неважными полководцами, и на их позиции стрельцы избирали казаков, которые даже в официальных документах именовались атаманами. Правда, в конце концов стрельцы утратили название «казаки», хотя и продолжали подчиняться атаманам. Оно сохранилось лишь за теми, кто проживали на территориях казачьих Войск – примерно там, где некогда поселили их предков монголы (за исключением Сибири). Этими казаками, которых позднее нарекут «иррегулярными войсками», ведал Посольский приказ. А прочее постоянное войско находилось в ведении Стрелецкого приказа.

Столетиями в кавалерии считались «высшим пилотажем» ведение войны «по-казачьи» (так действовал Тамерлан) и верховая езда «по-казачьи» (так описывали кавалерийские навыки Наполеона). Неожиданное появление собственного сословия потомственных военных распахнуло перед Московией завораживающие перспективы объединения соседних княжеств в централизованное государство, возвращения Западной Руси, покорения Астраханского, Казанского, Крымского, Сибирского ханств.

Судьба России круто изменилась – беззащитная, тяжело больная страна с зыбкими границами обрела новую иммунную систему. Однако в эту гармонию с самого начала закралась червоточина. В то время как казаки бравировали своей вольницей, у московского царя имелась на нее убойная аллергия, поскольку вольница грозила возвращением разрушительных междоусобиц – вплоть до краха державы.

Профилактика зла осуществлялась «по-царски»: у всех сословий настойчиво отщипывались кусочки свободы, в том числе, естественно, в экономике. Когда гайки в очередной раз оказывались перетянуты в отношении казачества, оно восставало – больше бунтовать в крепостной державе было некому. В отличие от других европейских стран, в царской России никогда не происходило крестьянских войн, и советские историки выдавали за них казачьи движения, к которым иногда примыкали земледельцы – нередко против своей воли.

Никонианский раскол отозвался разинщиной, но так и не был отменен, что означало всероссийское торжество религиозной диссоциации. Государственной религией было греческое христианство, а опора государства либо открыто исповедовала древлеправославие – казачество, либо делала это втайне – стрельцы. Последний факт стал одной из важнейших причин стрелецкого мятежа и ликвидации стрелецких войск.

Параллель: турецкий султан Махмуд II в 1826 году упразднит и истребит полки янычар. Кстати говоря, янычары воевали пешком, подобно большинству стрельцов; роль же янычар в создании Османской империи напоминает роль казачества в России. Янычары также представляли собой обособленную группу, свысока относились к прочему населению Османии и с размахом поднимали восстания. Однако это четвертое колено южных славян так никогда и освободилось от турецкого ига, возвращаясь на Балканы лишь в составе карательных экспедиций против своих же братьев...

Кипучая деятельность «великого преобразователя» вызвала к жизни булавинщину с соответствующими последствиями: «царствование Петра I было смертью казачьей вольницы». Сие сказано в упоминавшемся фундаментальном трехтомнике Васильева «Забайкальские казаки», изданном в годы Первой мировой. Судя по тому, что подобные обличительные фразы попали в печать, военные цензоры вполне с ними соглашались (а уж они-то бдели: по всему огромному тексту «Петербург», начиная с собственного основания, заменен на «Петроград», хотя переименована столица была лишь в 1914-м).

Вскоре екатерининские репрессии обернулись Яицким восстанием и пугачевщиной. Неудивительно, что Романовы тяготились зависимостью от казаков. Еще в XVIII веке был взят курс на зачисление их детей в регулярные войска (драгуны, уланы, пехота), вынашивались планы вовсе упразднить вольницу – вслед за стрельцами. Так, кошмарной памяти военные поселения, созданные в 1810 году, задумывались по образцу... казачьих Войск.

Окружение внушило 33-летнему Александру I, будто новая структура удешевит содержание армии. Дескать, каждый поселенный батальон будет содержать по два действующих батальона, и «солдаты-поселенцы» станут жить в домах у семейных «солдат-хозяев»: в каждом доме по 4 крепостные семьи с неразделенным (!) хозяйством.

В этом полукаторжном-полутюремном «раю» предполагалось исподволь выковать новую иммунную систему государства, дабы в конце концов заменить ею рожденное на степной свободе казачество. Не дожидаясь, когда заведомо дегенеративный замысел министров увенчается успехом, Николай I возвел лютые гонения на старообрядцев (читай – казаков) и вздумал «высочайшей милостью» назначать атаманом всех ка­зачьих войск своего престолонаследника.

Философствующий революционер Александр Герцен (1812–70) назвал военные поселения «чудовищным заговором против народа», а объективно провал всей затеи зафиксировала Крымская война, вдребезги проигранная Россией.

Вообще-то Николай I давно приковывал к себе интерес историков, но в полной мере оценить его умственные способности удалось лишь в 2008 году – после расшифровки и перевода с французского его дневников (их готовили к печати Ольга Эдельман, Марина Сидорова, Маргарита Силаева). Не могу не познакомить читателя хотя бы с одной записью. Вот, к примеру, четверг 23 апреля 1825 года, когда 29-летний будущий император еще пребывал великим князем. Наслаждайтесь!

«Встал в 8 1/2, мои, работал с Фламом, Кавелин, ординарцы, у моей жены, поехал с Деллингсгаузеном в кабриолете в манеж замка, ждал, Воинов, смотр 2 батальона егерей, очень хорошо, смена караула, у Матушки, говорил, Мария, пошел к Анне, говорил, снова поехал с Деллингсгаузеном на Семеновский плац, сел на Матильду, учил отделение конных пионер с понтоном, довольно хорошо, спешился, учил 3 батальон егерей, Нейтгардт, хорошо, вернулся к моей жене, страдает от колики, у меня, разделся, у моей жены, ждал, Мария и ее муж, пошел встречать, поднялся, обедали в белой, Матушка, пошел встречать, поднялся, говорил, пошла смотреть вазу, полученную от Ангела, уходит, пошел провожать, поднялся, закончил обед, встали, вернулся, у меня, Моллер, Опперман, Флам, работал с двумя первыми, Моллер ушел, потом Опперман, Бистром, говорил, ушел, работал с Фламом, ушел, Сэджер, ушел, у моей жены, чай, Жюли, ушла, говорил, у меня, у нее, поехал в коляске к Марии, племянницы, Кикерики, ушел, Анна, чай, говорил, потом вернулся к малышам, у моей жены, ужинали, говорил, у Саши, у нее, у меня, у нее, у малышей, поехал с Лазаревым в дорожной коляске в Петергоф, прибыли в 1 1/2, Вит, капитаны, драгунский полковник, служащие, говорил, ушли, разделся, лег».

Первое желание – показать сей опус психиатру. Взрослый мужик, без пяти минут государь самой большой в мире державы ежедневно выдавал графоманию. Неудивительно, что самодержавие с параноидальным упрямством пилило оседланный им сук вплоть до своего конца, который тем самым и приближала.

«Вольное казачество, его предприимчивость и героический дух были убиты административной опекой», – ссылался казачий историк Васильев на мнение «талантливого государственного человека», коим не без оснований полагал графа Муравьева-Амурского.

В 1906 году Николай II (правнук Николая I) в своей привычно-бездумной манере с подачи придворных интриганов взял, да и запретил последний оплот былой казачьей демократии – войсковые круги (восстановленные после Петра)!

«Стоит ли удивляться тому факту, что тысячи казаков не только спокойно отнеслись к падению монархии, но и способствовали этому? – вопрошает известный читателю В. Новиков из донской станицы Тацинская. – Февральская революция 1917 года в Петрограде началась с того, что казаки 1-го Донского казачьего полка не только не стали разгонять демонстрацию на Знаменской площади, но и зарубили полицейского пристава Крылова».

Присоединение большинства казаков к белому движению не выражало их тоски по монархии – то был протест против еще худшей неволи, которую несли большевики. Видимо, ничем иным ментальное противостояние казачества и самодержавия окончиться не могло: дух свободы был настолько же чужд царствовавшим дегенератам, насколько близок «вольным людям».

После устройства Петром армии на европейский манер военная мощь России постепенно утрачивала свою зависимость от казачества. А Первая мировая и вовсе показала неэффективность знаменитых лав, которые выкашивались пулеметами. Но внутренняя жизнь государства по-прежнему контролировалась казаками, которые несли полицейские функции.

Сомневаюсь, что невиданный разгул русского терроризма в конце XIX и начале XX веков был бы возможен без казачьего попустительства. Писатель-историк Эдвард Радзинский подсчитал, что в тот период произошло 18 тысяч террористических актов – das ist phantastisch! Озлобленная репрессиями иммунная система отказывалась защищать свой прогнивший организм.

Выразительную иллюстрацию взаимной ненависти «организма» и его «иммунитета» встречаем у помянутого выше казачьего историка Васильева. Вот что он рассказывает о строевом смотре, который летом 1852 года устроил забайкальским казакам знаменитый «присоединитель» Дальнего Востока граф Муравьев-Амурский.

«Пешие казаки безропотно принимали на себя новые обязанности, – пишет Васильев. – Только три казака, происходивших из 70 семейств раскольников, сосланных за Пугачевский бунт, проявили недисциплинированность. Один казак схватил бригадного командира за эполет, другой выразился дурно об особе Его Императорского Величества, а третий одобрил голосом своего преступного товарища. Схвативший бригадного командира за эполет был прогнан сквозь строй и не перенес – умер; двое других были отправлены в Якутский полк...»

Более Васильев не говорит об этом эпизоде «прорвавшейся ненависти» ни слова. Однако не нужно обладать богатым воображением, чтобы вообразить чувства казаков, которые забили шпицрутенами одного из тех, с кем прежде делили тяготы службы. Сами-то вынужденные палачи в забайкальской дали как оказались, а? Их предков также сослали туда за провинности перед режимом, а то и вовсе без вины – «для численности». Старая обида не могла не окрепнуть после личного участия в мучительстве, где каждый непроизвольно ставил себя на место истязаемого.

И вот еще нюанс: сравнительно недавно ходившая «за зипунами» казачья вольница послужила образцом ранним революционерам. Во всяком случае, зачинатель терроризма Сергей Нечаев (1847–82) в своем «Катехизисе революционера» взывал: «Соединимся с лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России». И действительно, анархисты, эсеры да большевики сделают «эксы» (экспроприации, т.е. грабежи) одним из основных источников пополнения партийных касс.

Многие страны в разных концах земли, пережив целые каскады революций, устояли перед коммунистическими соблазнами оттого, что у имели исправный иммунитет. Возьмите хоть Францию, хоть Мексику; Россию же поразил иммунодефицит – СПИД.

Не выдерживает критики навязанный нам со школьной скамьи образ страны, по которой веками стихийно перемещались массы беглого крестьянства. Глупости! В России происходило многое из того, что не дозволялось Романовыми; а вот вопреки воле хотя бы части казачества не могло случиться почти ничего. Этот момент принципиально важен для ответа на вопрос о «трансцендентальной» связи алтайских староверов с родными мне людьми в Мордовии и Чувашии.

Остатки казачества с огромным энтузиазмом встретили 1990-е годы: казалось, после уничтожения большей части Войск большевиками появилась реальная возможность возрождения. Однако вольница – не птица Феникс. По переписи 2002 года, в РФ проживали только 140 тысяч казаков, еще 5 миллионов считались их потомками.

Сейчас дело-то даже не в скромной численности: казачий феномен – принадлежность гужевой эпохи, вольным всадникам попросту не находится места в индустриальном обществе, не говоря уже об обществе информационном. Горько сознавать, что в масштабе истории мы, возможно, лишились-таки четвертого колена.

Разве не усиливается от этого необходимость новой связки трех колен уцелевших?